Сегодня в утренней газете прочел одну из фигур речи, которыми так славятся французы: «На фронте – период стратегического выжидания». (См. выражения 1914 года, цитируемые Гиде: немецкая армия поглощена Францией). С другой стороны, речь Даладье. Сам я ее не слышал, но секретари все как один отзываются о ней с раздражением. Судя по всему, он совершил серьёзнейшую ошибку, сказав, что война будет длиться долго. «Не хочу его слушать, — сказал кто-то, — каждый раз, делая это, я впадаю в депрессию». Еще кто-то сказал: «Он самый настоящий пораженец. Надо бы бросить его в тюрьму». Все лелеют смутную надежду, что война закончится быстро. У меня таких надежд нет. Утром я попытался представить скорое окончание войны (точно так же играют с расшатанным зубом), но картинка не принесла мне ни капли радостного трепета. Ни на что не надеюсь, ничего не жду. Спокойствие кошмара, и война бушует вокруг.

Я не видел войну, которую, кажется, невозможно понять, но я видел мир войны. Это просто военизированный мир. Смысл вещей изменился. Гостиница все еще там, она все еще украшена и гостеприимна, но за стойкой пусто; другими словами, смысл и возможность разрушается и становится абсурдной. Гостиница принимает людей в обмен на деньги и взывает к буржуазной свободе, свободу денег. Но мир войны - это мир без денег и без свободы. Эта гостиница была реквизирована Администрацией. Там находятся солдаты, которые не платят и не чувствуют себя свободно. Для любого, кто читает слово «Комиссариат», написанное входной двери, гостиница обретает новое значение: значение принуждения. Она стала чистым орудием, другими словами, какой бы роскошью ни обладал объект, теперь он использовался исключительно как необходимость. Красивая комната, предназначенная, чтобы очаровать путешественника, - просто логово для занимающих ее солдат. Они там спят, но на соломе. Кровать снимается или не трогается. Еще задолго до того, как бомба разрушит созданный человеком объект, человеческий смысл объекта уже разрушен. В военное время мы находимся в мире орудий. Как в казармах. Но так как прелесть вещей все же сохраняется, выходит, что всегда присутствует иллюзия привлекательности исчезнувшего мира.