Первый корреспондент, сообщивший о начале Второй Мировой войны
Первый корреспондент, сообщивший о начале Второй Мировой войны
18:30
Я увидела самолет, взлетающий в небо, затем другой, три, пять, восемь, как камни, брошенные в освещенное окно. Воздушные силы покидали Польшу.
«Вы ожидаете много беженцев?» - я спросила у румынского капитана.
«Многие из этих людей ждали двенадцать часов»
После непродолжительного спора капитан позволил нам пройти, и мы пошли по мосту. Днестр, как лента жидкого металла под нашими ногами. Я думала о том, какой хаос ожидает нас на польской стороне, будет ли безумная стрельба?
Когда группы беженцев проходили мимо, я заметила среди них польских солдат, но не строй, а просто идущих подневольных людей со слепым взглядом.
«Почему вы покидаете Польшу?»
«Понятия не имею, пани. Мы еще ни с кем не сражались. Нас отправляют по приказу. Я думаю, что из делают дураков и трусов».
Наше невежество было сравнимо с невежеством британского посольства и остальной части дипломатического корпуса. Поселившись в Наленчуве, курорте недалеко от Люблина, они оказались отрезанными от всего. Мне сказали, что многие из отправленных ими телеграмм так и не достигли адресатов. Им нужно было два или три часа, чтобы совершить звонок. В Наленчуве до них не доходило никаких сообщений, за исключением, возможно, случайной телеграммы. Такая дезорганизация могла бы быть объяснима в Катовице или Кракове, когда немцы находились в нескольких километрах; но вряд ли это было допустимо в городе, который был центром правительства.
13:00
Когда мы спускались по лестнице в тесном фойе громкоговоритель вещал на польском. А затем зазвучал «Боже, храни короля». Мы остановились, и я прислонилась к стене. Для меня это был худший момент войны. Первые реакции всегда носят личный характер, и я подумала о годах, проведенных в штате Лиги Наций и организации Голос за Мир. Все, ради чего мы работали, казалось утраченным. Лондон будут бомбить, а друзья и здания, которые я любила, будут уничтожены. Мысли полетели еще дальше. Будет ли будущее Европы таким, каким его видел Уэллс в своем «Облике грядущего»? Уничтожение, чума и анархия? Или мы должны, в конце концов, построить новую и лучшую Лигу Наций? Или Федерацию Европы? Можем ли мы установить социал-демократию, если мы уничтожим эту новую тиранию, хотя мы не смогли установить ее после уничтожения старых? Между тем польский носильщик побежал вперед и поцеловал мои руки, а радио переключилось на Марсельезу. Я почувствовала себя дурно и осознала, что ни Британия, ни Франция не могли предотвратить попадание всех этих людей в руки немцев.
10:15
Вскоре после рассвета раздались звуки тяжелой артиллерии и стало очевидно, что Кракову грозит неминуемая опасность. Я выехала на трассу на Катовице, но далеко не продвинулась, потому что трасса стала частью поля боя. Это была единственная картина моей войны, которая выглядела как пишут в военных книгах и показывают в фильмах.
Поляки сосредоточились вокруг скопления ферм недалеко от деревеньки Долова и все еще копали окопы в плотной земле. Небольшие группы солдат водружали новые полевые телефонные аппараты. Над головой беспрестанно летали самолеты, в основном бомбардировщики. Полевые кухни на конной тяге, фургоны с фуражом и припасами, оборудование разного рода на колесах — все это торопливо развозилось по полям и изрезанным рытвинами переулкам в сторону северо-востока. Я с удивлением наблюдала, проезжая мимо, что оба крупных барака и временное летное поле, используемое военно- воздушными силами, были пусты. Кареты скорой помощи постоянно обгоняли меня. Это были переделанные автобусы с закрашенными белой краской окнами, чтобы не было видно, как раненные грубо брошены на обычные автобусные сидения. Все говорило о
том, что армия может сдать позиции в любую минуту.
11:00
Поляки всегда хвастались, что в случае нападения со стороны Германии их промышленные предприятия никогда не попадут в руки врага целыми и невредимыми. По конфиденциальной информации, они даже оправдывали отсутствие капитального
ремонта на одном наземном промышленном объекте тем, что им, возможно, все равно
придется его обрушить. Поэтому мне так удивительно видеть, как начальники цехов и рабочие покидают рабочие места, даже не пытаясь организовать диверсию оборудования или затопить шахту. В одной шахте даже умудрились устроить сидячую забастовку, чтобы предотвратить ее затопление. Французскому директору франко-польской цинкодобывающей компании, который специально вернулся, чтобы затопить производство, не позволили предпринять никаких действий.
10:40
Недалеко от Кракова поляки недавно открыли огромный новый мост, чтобы избегать опасного железнодорожного переезда. Недалеко от него целые толпы мужчин копали твердую землю, делая окопы и создавая то, что показалось мне второй линией обороны. Кроме повозок с беженцами гражданского транспорта здесь не было, но зато было много армейских грузовиков, и я видела воинские эшелоны на открытой местности, полные солдат и вооружения. Они даже не пытались камуфлироваться. В этот момент я заметила огромные стада лошадей, полевые кухни и возводимые палатки. У дороги стояли новые полевые радиотелефоны. Все это свидетельствовало о сосредоточении войск среди низких холмов и лесов.
13:00
Я едва вернулась из консульства, когда все ринулись к окнам. Мимо дома двойной конвой вел тридцать или сорок молодых мужчин, самому старшему едва ли перевалило за двадцать. На каждом виднелась нарукавная повязка со свастикой. Услышав стрельбу и воздушную тревогу, они решили, что немецкая армия вошла в город. Надев на плечо давно заготовленные повязки, парни выскочили на улицу с криками «Хайль, Гитлер!». Вместо того, чтобы поднять народное восстание, они оказались окружены отрядами военных, которые тут же их обезоружили. Через несколько минут мы услышали, как мимо прогрохотали два грузовика. Кузова битком были набиты рабочими в рваной одежде, испачканной кровью и грязью. Они сидели на корточках, окруженные солдатами, и стоило одному из них поднять голову, как на нее тут же опускался тяжелый приклад.
11:15
Бах! Бабах! ... Звук был похож на грохот захлопываемой двери. Я проснулась. Пять утра, никак не позже. Затем раздался рев самолетов и снова хлопанье дверей. Я подбежала к окну и различила высоко в небе самолеты, стрелявшие вниз, и дым кольцами вился под ними. В парке длинная вспышка, а затем еще и еще. Зажигательная авиабомба? — думала я.
Несмотря на то, что ничего еще не появилось в газетах, происходит очень многое. Произошла целая серия небольших взрывов, направленных на уничтожение собственности немецкого меньшинства и в целом неэффективных. Затем открылся факт серьезной диверсии на железной дороге. Замысел был раскрыт после того, как был застрелен полицейский.
Я проехала по укрепленной пограничной дороге через Хинденбург (который в 1920-х годах местные жители хотели назвать Ленинбургом и голосовали за это решение) в Гливице, ставший теперь военным городом. На дороге я встретила массу развозчиков депеш на мотоциклах, они сбивались в группы и неслись на огромной скорости. Когда мы перебрались через небольшой хребет и оказались в городе, мимо нас промчались шестьдесят пять таких мотоциклов на расстоянии около десяти ярдов друг от друга. С дороги я видела отряды войск, а вдоль нее сотни танков, броневиков и полевых орудий. Они стояли или двигались в сторону границы. Читать дальше
Поскольку всех британских корреспондентов на днях выслали из Берлина, я решила осмотреть немецкую Селезию. В Катовице слишком спокойно, значит, новости досюда еще не дошли. Я без труда пересекла границу. (Новость об этом так расстроила польских пограничников, что Британскому Посольству пришлось за меня ручаться). Немецкая граница практически пуста. На нее были направлены польские батареи, и немецкое руководство, очевидно, посчитало разумным эвакуировать гражданское население. Оставшиеся жители выглядели удрученными и несчастными. Я поговорила со старыми знакомыми и обнаружила, что доверие к Гитлеру растет даже среди тех, кто критически к нему относился, но с этим доверием тесно связан отказ верить в скорое начало войны.
«Страдать будут немцы», — сказал высокопоставленный чиновник Провинциального правительства. «Польша вернет себе потерянные территории». Я упомянул мощь немецкого вооружения. Он ответил: «Это преувеличение. Кроме того, немецкий народ расколот. Мы же — единая нация, нацеленная на борьбу до последнего воина. Вы сами увидите: мы дойдём до Берлина в трехнедельный срок». Сейчас кажется странным, что умный человек произносит такие слова, но тогда это было обычным делом. Чиновник из Отдела образования, признав, что «Бек слишком долго играл с немцами. Думаю, мы ошибались, заняв сторону Чехословакии, чтобы заполучить Тешен», добавил: «ничего страшного, все равно мы спасли Тешен от немцев».
Жители Варшавы каждый день ожидают начала войны. Мы, английские и американские журналисты, не разделяем это мнение. Мы ожидаем паузы после дипломатического триумфа Германии с заключением пакта о ненападении с СССР. Окончательное обнародование документов подтверждает, что слухи о его заключении все-таки были правдивы. Теперь выясняется, что Гитлер имел намерение пойти в наступление сегодня, в день моей остановки в Темпельхофе.
Тем времени моя задача — добраться до границы с Силезией, чтобы передать отчет о событиях, происходящих там, в «Дэйли Телеграф».