Вчера поздно ночью в Москве подписан пакт о ненападении между СССР и Германией, и Риббентроп сегодня вылетает в обратный путь.

Наша политика явно делает какой-то крутой поворот, смысл и последствия которого мне пока еще не вполне ясны. Надо подождать дальнейших сведений из Москвы.

Теперь, когда Россия у Гитлера в кармане, он, кажется, не собирается идти на компромиссы. Россия у него в кармане! Как же все переменилось за последние сорок восемь часов! Большевистская Россия и нацистская Германия, непримиримые враги, неожиданно подставляют другую щеку, становятся друзьями и заключают соглашение об альянсе.

В телеграмме от 23 числа сего месяца я представил самые важные моменты откровенной беседы с лордом Галифаксом, произошедшей в тот же день, я также изложил кратко аргументы, которые были использованы с моей стороны, чтобы убедить его в необходимости проявления усиленной твердости в ситуации сегодняшней опасности и необходимости быстрого подписания окончательного соглашения о взаимопомощи. Ниже я позволю себе более подробное изложение, передающее общий настрой нашей беседы: Читать дальше

Сегодня в газетах — пакт о ненападении с Германией подписан.

Днем мы зашли к Федоровым.

Вечером — убирала квартиру.

Утром на платформе узнаю о том, что подписан пакт о ненападении с Германией. Вечером в газетах читаю подробности. В свете этих событий понятна отставка Литвинова и понятно, что свершившееся не упало с неба, а готовилось исподволь, хотя, м.б., сначала как один из возможных вариантов.

Пакт о ненападении с Гитлером, с Германией. Какое ненападение? Что, немцы испугались, что мы на них нападем? Прошлой осенью со слезами мне рассказывала В.С. о том, что редактор военного журнала говорил ей: в немецких газетах пишут: в России нет больше армии, надо торопиться выполнить свои задачи.

Чего им торопиться – русский народ лежит на обеих лопатках, и «лежит на нем камень тяжелый, чтоб встать он из гроба не мог». Лежит, кто пьяный, кто трезвый, но запуганный до потери человеческого облика.

Пакт о ненападении – какой ценой! «Для спасения революции» Ленин отдал 6 стран и контрибуцию, чужое добро легко отдается, отдал моря, а сейчас что мы отдадим? Риббентроп не ехал бы за мелочами. Уж верно стоит – Paris vaut bien une messe {Париж стоит мессы}. Вероятно, пойдет в Германию все сырье, нефть, уголь и все прочее, мы, навоз, удобрим благородную германскую почву. Руки Гитлера развязаны. Польша последует за Чехословакией. Угроза Франции – Франции, нашей второй родине.

К приезду Риббентропа Московский аэропорт был украшен свастиками. По сообщениям «Манчестер Гардиан» они были занавешены так, чтобы их не было видно больше нигде в Москве.

Война уже почти факт. Данциг объявил себя немецким. Пакт Гитлера со Сталиным подписан. Мобилизация.
Да, выхода иного и не было, надо признать по совести.
Никакие переговоры с этим бесноватым, требующим уже всю Польшу, оказались невозможны (как невозможны и с подлой URSS (бывшей Россией). Из Парижа уезжают все, кто может. Мы не можем.
Brun (Grasset) убит женой. Мамченко объявился больной в Лондоне.
Боже мой.

Мы знаем, как при Ежове, да и не только при Ежове, люди сознавались в несуществующих преступлениях. Как Крейслер видел пол, залитый кровью, в комнате, куда его ввели на допрос. Его били по щекам.

А. Ахматова рассказывала мне со слов сына, что в прошлом июне 38-го года были такие избиения, что людям переламывали ребра, ключицы.

Что должен был перенести гордый и умный Старчаков, чтобы взять на себя такое преступление! Подумать страшно. Расстрелян ли он, жив ли?

Сын Ахматовой обвиняется в покушении на Жданова.

Мобилизация! Идут почти все возраста. Ушло много соседей. Хотя на улицах города происходят ужасные сцены прощания, в нашем квартале героическое спокойствие. Жены мужей, которые ушли на фронт, спокойно, неуклонно грозят немцам и сами бегут записаться в ВПК – Военную переподготовку женщин. «В колыбели надо было шваба заколоть», «Не ждать, а сразу их бить» – почти все сегодня так считают. Нет ни малейшего признака пораженческих настроений.

Мы сами в беде, потому что у нас совсем нет денег. Неизвестно, что будет. Главное, чтобы только деньги были. А бить швабов столько, сколько влезет.

Трамваи переполнены призывниками. Слышно громкое пение зачастую пьяных солдат. После полудня испекли запрет на продажу алкоголя.

К обеду отец принес 6 кило муки. После обеда Хеллеровой уже не хотели продать. И правильно. Польше съестного хватит. Мы тоже уже больше не покупаем, но эти 6 кило уйдут быстро.

Я высказал «отцу» сожаление о антирелигиозной пропаганде.

– Надо же, – ответил он, – бороться с предрассудками.

– Если, – сказал я, – отбросить все предрассудки, то останутся евреи и семинаристы.

Роса невелика, пауки не работают, кричит желна, и над скошенной травой летают бабочки-подёнки.

И еще чувство: все собрать в родной уголок.

Принимая во внимание позицию Берлина, на которую я уже ссылался, Правительство Его Величества посчитало своим долгом в настоящий момент не оставить ни единого повода для непонимания, и чтобы в сознании руководства Германии не зародилось ни единого сомнения, посол Его Величества в Берлине получил указания встретиться с немецким Канцлером и передать ему послание Британского правительства. Послание было доставлено вчера, и сегодня пришел ответ. Цель моего сообщения состояла в том, чтобы еще раз утвердить нашу позицию и убедиться, что между сторонами нет никакого непонимания. Правительство Его Величества решило, что это особенно необходимо, принимая во внимание сведения о военных маневрах в Германии и о немецко-советском соглашении, тогда находившемся в стадии проекта. Я высказался однозначно, как сделал это и в коммюнике, выпущенном во вторник после заседания Кабинета, что, если возникнет необходимость, Правительство Его Величества готово незамедлительно задействовать все силы, находящиеся под его командованием.

По-моему, всякий честный коммунист и революционер должен бы сейчас пустить себе пулю в лоб. А мы, интеллигенция? Что же делать? У меня одно ощущение: надо в театре продвигать только русское. Русскую историю, русский эпос, песню. Внедрять это в школу. Знакомить детей с тем единственным богатством, которое у них осталось. Но где авторы? Где бедная Елена Михайловна Тагер, которая так это понимала, так любила. 

Рабство, германское иго – так я предпочитаю, чтобы оно было открытым. Пусть на каждом углу стоит немецкий шуцман с резиновой дубинкой в руках и бьет направо и налево русских хамов, пьяниц и подхалимов. Может быть, они тогда поймут, где раки зимуют. Но только «может быть». Мы все в «парадоксальной фазе», по Павлову. Что же будет дальше?

Вчера «попался» - вызвали в Комитет искусств дать отзыв об эскизах Покровского и Лехта для Чечулина; все трое безвкусны. Танцующие бабы, но страх у товарищей - как бы это не было похоже на ангелов. Сегодня с утра принялся за Казанский, но тянет к фигуре военного из композиции библиотечных кессонов, там налажено, и есть приятность в уточнении формы.